А Ленинград выстоял, потому что там были сильные, мужественные люди. Все трудились, начиная с детского возраста. И все, кто мог старались из последних сил старались работать. Когда началась бомбежка, все сначала боялись и прятались. В бомбоубежище убегали. А потом перестали боятся. Умереть, видимо, было легче, чем переносить всё это. В ту пору были сильные холода в Ленинграде зимой. Не было ни отопления, ни освещения, ни питания. То, что давалось 150 грамм на человека – это ничтожно мало. А потом, поскольку мы остались с сестрой одни, мама была в госпитале – болела, у нас даже украли карточки и мы остались, вообще, безо всего. Ну а в Ленинграде, конечно, ели в ту пору: всех кошек, всех собак съели и даже мертвецов. Столько было мертвых людей, что даже не успевали их убирать с улицы. Лежали мертвецы на улице. В общем, это жуткое, тяжелое время. Пережить это не всем, конечно, удалось. Нас спасло, то что у нас была очень верующая мама и она молилась за нас. А перед эвакуацией мы не успели уехать, потому что она заболела. У неё был гнойный плеврит. У неё легкие плавали в гное. Вот, когда ей откачают этот гной (антибиотиков в ту пору не было), промоют грудную клетку, температура немного снижается. Потом опять начинает повышаться до очень высоких цифр, и она опять начинает бредить, что у меня дети, что «у меня одни дети остались». Вызвали отца, он тоже был на Ленинградском фронте. Он у нас был старший лейтенант. Командовал орудием – «Катюшей». Ну и вот, вызвали его с фронта. Там солдаты тоже находились в тяжелейших условиях – в болотах. Так же голодные все воевали солдаты. Собрали кое-какие продукты – кусочки хлеба. Он пришел (отец), нам оставил с сестрой и немножко повез к маме в госпиталь. Кстати, по его просьбе маму положили в госпиталь, иначе бы она умерла. Ну и вот, пока он возвращался назад, у нас уже всё украли. Опять ничего не осталось – ни кусочка, ни крошечки никакой. И дошло уже до того, что я уже, когда маму выписали из госпиталя, лежала и у меня примерзли ноги к стене, потому что был страшный холод и я уже не двигалась и была без сознания. И мама меня больше часа трясла, чтобы привести в сознание. А потом нас эвакуировали. А на каждой станции был медицинский контроль. И всех, кто умирал в вагоне – на насыпь и тут же хоронили на насыпи. И вот, однажды ко мне привязались. Не отправляем состав, пока не вынесите её на насыпь. Мама плакала, умоляла врачей, на коленях перед ними стояла, говорит: «Я её везу из Ленинграда и как я её тут оставлю? Она ещё дышит, может поправиться.» Нет и всё, не будем отправлять эшелон. Состав не могут долго держать. И вот эта врач пришла из комиссии, вызвала маму и говорит: «Давайте я её положу к себе в больницу, а когда она поправиться вы приедете за ней». Мама говорит: «Нет, не могу оставить». Значит, тогда прячьте её. Ну вот, в какую-то корзину засунули, тряпьём завалили. Пошла комиссия медицинская, спрашивают: «Где ребенок?» Вынесли. И отправили эшелон. Нас эвакуировали в Ташкент. Мы, конечно, доехать не могли туда. На каждой остановке такая процедура, это же не возможно. И мама вышла в Куйбошевской области (сейчас она Саратовская область). Там нас встретили и там мы прожили некоторое время. Встретили нас там неплохо. Было распоряжение Сталина, на каждой большой станции кормить блокадников. Но поскольку, мама была бед работником, она знала, что сразу кормить нельзя. Давать обычную еду нельзя, потому что будет заворот кишок и поэтому человек может умереть. Поэтому она давала нам очень немножко. Мы плакали всё, что ты нам не даёшь? Мы просили: «дай кусочек, дай кусочек..» Она всё равно не давала, потому что боялась, что мы можем умереть. Жили мы в Максимовке. Там был аэродром военный. И жители отнеслись отлично к нам. Ну, видимо, ко всем блокадникам. Там, где мы жили на квартире, женщина доила овец. Вот, первое место о котором, я знаю, где только можно доить овец. И по пол стаканчика приносили нам этого молока. Вот, видимо, за счет этого выжили. Там, конечно, мы были все больные. У нас зубы и то все выпали, потому что цинга была страшная. Ослабленные на столько, что еле двигались. Там получили извещение о гибели отца на фронте. А потом, оттуда побоялась побоялась мама ехать в Ленинград, приехала к своим родственникам в Лихославльский район. Вот и живем здесь. У кого были мамы, может и полегче было. Ну, а мы одни дети были, очень трудно было. Мне было 4 года, Вере 6 лет. И без еды и безо всего. А мародерство было, конечно, ужасное. Если бы мама не заболела, мы бы успели эвакуироваться. Но поскольку её в госпиталь положили, мы остались. Так у нас и вещи и то все украли. То, что можно было взять забрали. Вот так и жили. И только благодаря Божией Помощью. Пресвятая Богородица, я уже рассказала..
Кусочек хлеба принесем, допустим. Она сидит, вот так вот каждую крошку. Накрошит мельче некуда. И вот сидит…Но что тут по крошечке есть. Мама, когда вышла из больницы, мы тут и ожили, по легче стало. Всё-таки и топиться уже стали. Мама сделала прям в окно трубу. Трубу отвели, железная такая. Мы уже отогревались немножко. Потом уже к весне дело пошло. Крапива началась, да и то крапивы нигде нельзя было найти. Мама другой раз в воскресенье если пойдет, целый день проходит. Этой крапивы собирает, собирает. Щи варили, действительно, крапива одна в воде. И всё таки мы уже чувствовали себя уже гораздо лучше. А то Нина лежала, а я тоже едва выползала из дома. Через порог выползала.
Когда мамы не было вы одни, что ли были?
Одни совершенно.
И никто не смотрел за вами?
Мама, когда лежала в госпитале, там был такой старый верующий профессор. Он присылал персонал узнать живы мы или нет. Приходили. В госпитале военном лежали же военные, с фронтов раненных сюда свозили. Маму взяли, как жену офицера. Так вот, давали суп, так там вода и гороховая шелуха. А пока несут, всё выловят, там нет гороха, одна шелуха. Профессор говорит: «Я вам рыбий жир выписывал. Вам дают?». Я, говорит мама, не могу сказать, что дают и не могу сказать, что не дают. Молчу. Профессор: «Я понял вас». И вот он сам, поскольку был очень верующим человеком, приходил специально, чтоб дать пол чайной ложечки сам лично. Сам лично давал по пол чайной ложечки один раз в день рыбий жир. Вот какие святые люди были!
И вообще, в этот день, когда положили маму в больницу, одиннадцать человек положили и выжила одна наша мама. Она всё время молилась Николаю Угоднику. Просила его, чтобы посмотрели, живы мы или не живы. А вообще, я не знаю как мы жили, это что-то такое…Ну представьте себе, без еды столько времени, холод такой. Эта совсем не дышала, я выходила если сама, ну а что я выходила. Ну маленькие совсем…Мы жили в Сестрорецке. Пресвятая Богородица спасла нас.
Просмотры (7)